ПАРТИЙНЫЕ БОЕВЫЕ ГРУППЫ В РОССИИ 112 Цель статьи заключается в проверке гипотезы о значительном влиянии партийных военизированных структур на формирование российской политической сцены при одновременном допущении, что, чем более важную роль они играют, тем в большей степени российский правящий класс организован в рамках тоталитарного партийно-государственного аппарата. Новейшая научная литература о партийных ополчениях в основном сосредоточена на анализе исторических случаев (включая историю царской России в начале 20-го века) и современных примеров, касающихся главным образом африканских и южноамериканских стран. Отсутствует теоретический подход к определению роли партийных ополченцев в тоталитарном партийногосударственном аппарате и жестком военном авторитаризме. Статья о партийных ополчениях в современной России призвана заполнить пробел, касающийся не только партийных ополченцев в современной путинской России, но и их места в создании или стабилизации недемократических политических режимов. Авторы проанализировали деятельность и характер наиболее важных партийных ополчений, действующих в настоящее время в России. Также было рассмотрено, какие учреждения государственного аппарата контролируют отдельные боевые группы. Были проанализированы следующие военизированные партийные организации: СЕРБ (Русское освободительное движение)-Юго-восточный радикальный блок, НОД (Национально-освободительное движение), Анти-Майдан, Сорок Сороков, Офицеры России (Общероссийская общественная организация «Офицеры России») и Нео-Казачество. Тщательный анализ наиболее важных организаций, ведущих борьбу с оппозиционной деятельностью и запугивающих оппозиционеров, доказывает, что исходная гипотеза должна быть отвергнута. Различные организации, выполняющие также функции партийных военизированных структур, являются немногочисленными, они не подчиняются единому центру и, кроме того, их эффективность не слишком высока. Ключевые слова: Россия, авторитаризм, тоталитаризм, оппозиция, партийные боевые группы. 2. SERB (Русское освободительное движение)-Юго-восточный радикальный блок Движение SERB (ранее-Юго-восточный радикальный блок) появилось в марте 2014 г. на Украине. Его члены боролись со сторонниками Евромайдана, то есть прозападного курса Украины. Изначально они принимали участие в протестах на востоке Украины, направленных против укрепления сотрудничества с Евросоюзом. Активисты SERB поддерживали проект создания Юго-Восточной Украины (Новороссии). В конце сентября 2014 г. группировка переехала в Россию, где включилась в борьбу с антисистемной оппозицией. SERB с того времени уменьшил свою активность на Украине, действуя главным образом на территории Центральной России [34]. Из этого следует, что по крайней мере в период активной деятельности на Украине это группировка не имела территориальной привязки. Скорее всего, она была направлена на Украину с целью воздействия на коллективное поведение украинского населения. Точная численность движения неизвестна. Считается, что в период деятельности на территории Украины в SERB входило ок. 600 уча...

as a result of the annexation of Crimea and the russian aggression in ukraine in 2014, the united states as well as other states and international organizations decided to impose economic sanctions against the russian federation. The sanctions were mainly directed against the energy and banking sectors. The following article presents the condition of the russian energy sector after 2014 with regard to the consequences of the Western sanctions .

Russia’s use of private military companies has strengthened in recent years, reflecting lessons learned from past actions, an expansive mindset and a desire for economic, geopolitical and military benefits. Military operations in Ukraine, starting from 2014, were one of the first tests for PMC. Since then, the Russians have perfected their model of operation. Even though the activities of private contractors are illegal under the Russian Constitution, they play an important role in pursuing Russian interests, mainly abroad. They weaken US influence and support Russia’s geopolitical, military and economic interests. They are present in as many as 30 countries on four continents. The purpose of this article is to define the role of Russian private military companies in the internal and external policy of the Russian Federation.

kaukaski w 2008 roku czy publikację Akademii Marynarki Wojennej-Konflikt rosyjsko-gruziński w 2008 roku. Z publikacji zagranicznych nie można zapomnieć o książkach: The great power (mis)management: the Russian-Georgian war and its implications for global political order autorstwa Alexandera Astrova, The guns of August 2008; Russia's war in Georgia napisane przez Svante E. Cornella i Fredericka Starr oraz A little war that shook the world: Georgia, Russia and the future of the West Ronalda D. Asmusa. Z literatury rosyjskojęzycznej warto wspomnieć o publikacji Анатолия Цыганока Война 08.08.08. Принуждение Грузии к миру. Książki te stanowią przede wszystkim analizę wydarzeń, które miały miejsce podczas wojny rosyjsko-gruzińskiej w 2008 roku. Charakteryzują się dość wysokim stopniem ogólnikowości, ale

Purpose: NATO has been built upon political, economic, and military issues. Over the years, due to the intensive development of medicine, public debate has marginalised public health threats as aspect of international security. Our goal was to find out whether the transatlantic security community will rise to the challenge posed by the COVID-19 pandemic. Design/Methodology/Approach: This article attempts to answer the above question through theoretical analysis of the functioning of NATO as a security community as well as through the analysis of actions taken by the Alliance to combat the COVID-19 pandemic. Findings: The hypothesis we were able to confirm is, that the current pandemic is a chance for the Allianceit can play a greater role in the community than it has done so far. Practical Implications: Our research shows gaps in NATO's crisis management system and the areas that need to be improved. Originality/value: We see our paper as an innovative one, because no one has researched NATO's crisis management mechanisms on the example of a specific, non-military crisis.