Search citation statements
Paper Sections
Citation Types
Year Published
Publication Types
Relationship
Authors
Journals
SUMMARY: В статье Саймона Уэррета реконструируется русская генеалогия паноптикума, который со времен М. Фуко воспринимается как воплощение модерных практик контроля, как модель современного общества, построенного на контроле и непрямом насилии. Кроме того, даже историки архитектурной идеи паноптикума возводят ее к Иеремие (Джереми) Бентаму, совершенно игнорируя тот факт, что автором идеи был его брат Самуэль Бентам, служивший в имении князя Потемкина на юге России и именно там придумавший паноптикум. Уэррет показывает, что, вопреки влиятельным по сей день интерпретациям, основанным на изменениях, внесенных позднее Иеремией Бентамом, стремившимся представить проект брата как универсальный, идея паноптикума возникла в совершенно конкретном историческом контексте и воплощала специфику российского абсолютизма. Автор статьи восстанавливает российский контекст изобретения Самуэля Бентама, который включал необходимость преодоления многоязычия крепостных, работавших в имении Потемкина (польско-, русскоговорящих и говоривших на идиш евреев) и одновременно контроля за выписанными британскими мастерами; отражал специфическую театральность русской культуры XVIII века и мифологии, обслуживавшие актуальные сценарии власти; выражал идею секуляризации православного храма, в котором всевидящее око Всевышнего превращалось в око правителя-контролера. Кроме того, именно абсолютизм предоставил Бентаму не только символические, но и финансовые ресурсы для реализации идеи Паноптикума и оказался более восприимчивым к идее паноптизма, нежели модерные режимы Западной Европы. Автор заключает, что паноптикум, подобно самой России, был театром абсолютизма, а не реализацией модели современного общества.
SUMMARY: В статье Саймона Уэррета реконструируется русская генеалогия паноптикума, который со времен М. Фуко воспринимается как воплощение модерных практик контроля, как модель современного общества, построенного на контроле и непрямом насилии. Кроме того, даже историки архитектурной идеи паноптикума возводят ее к Иеремие (Джереми) Бентаму, совершенно игнорируя тот факт, что автором идеи был его брат Самуэль Бентам, служивший в имении князя Потемкина на юге России и именно там придумавший паноптикум. Уэррет показывает, что, вопреки влиятельным по сей день интерпретациям, основанным на изменениях, внесенных позднее Иеремией Бентамом, стремившимся представить проект брата как универсальный, идея паноптикума возникла в совершенно конкретном историческом контексте и воплощала специфику российского абсолютизма. Автор статьи восстанавливает российский контекст изобретения Самуэля Бентама, который включал необходимость преодоления многоязычия крепостных, работавших в имении Потемкина (польско-, русскоговорящих и говоривших на идиш евреев) и одновременно контроля за выписанными британскими мастерами; отражал специфическую театральность русской культуры XVIII века и мифологии, обслуживавшие актуальные сценарии власти; выражал идею секуляризации православного храма, в котором всевидящее око Всевышнего превращалось в око правителя-контролера. Кроме того, именно абсолютизм предоставил Бентаму не только символические, но и финансовые ресурсы для реализации идеи Паноптикума и оказался более восприимчивым к идее паноптизма, нежели модерные режимы Западной Европы. Автор заключает, что паноптикум, подобно самой России, был театром абсолютизма, а не реализацией модели современного общества.
Until recently, studies of Jewish religious practices in Imperial Russia have focused on major movements such as Hasidism and mitnagdism as well as the challenges that Haskalah presented to traditional Judaism. Few scholars have scrutinized transformations in everyday religious practices such as the observance of Sabbath and other holidays, synagogue attendance, and liturgical practices. However, new political, social, and economic realities had generated subtle changes in religious practices even in earlier periods and it comes as no surprise, therefore, that religious practices among Jews during the tsarist period, especially in Kiev, were neither monolithic nor static. This article provides a new perspective on this topic by analyzing patterns of religious practice among Jews in one city – examining personal observance, communal practice, synagogue rites and attendance, and religious education – while providing a broader context of reform in Russia. In large urban centers like Kiev, the pressures and temptations of modern life, big-city anonymity, and the vitality and diversity of Jewish community often led to a transformation of prior belief and behavior among new arrivals. The author concludes that despite the absence of a movement for religious reform in the Russian Empire, we can nonetheless observe innovations and changes in religious life emerging out of the attempt to make observance compatible with modern urban life and a nascent Russian-Jewish identity.
scite is a Brooklyn-based organization that helps researchers better discover and understand research articles through Smart Citations–citations that display the context of the citation and describe whether the article provides supporting or contrasting evidence. scite is used by students and researchers from around the world and is funded in part by the National Science Foundation and the National Institute on Drug Abuse of the National Institutes of Health.
customersupport@researchsolutions.com
10624 S. Eastern Ave., Ste. A-614
Henderson, NV 89052, USA
This site is protected by reCAPTCHA and the Google Privacy Policy and Terms of Service apply.
Copyright © 2024 scite LLC. All rights reserved.
Made with 💙 for researchers
Part of the Research Solutions Family.