This article brings the case of imperial transformation of the Russian Empire/Soviet Union into global discussions about empire, nationalism, and postimperial governance, and highlights the political and legal imaginaries that shaped this transformation, including their global and entangled character. This article argues that the legal and political discourses of decentralization, autonomism, and federalism that circulated at the time of the imperial crisis between the Revolution of 1905 and the adoption of the Soviet Constitution in 1924 contributed to the formation of an ethno-national federation in place of the Russian Empire, despite both the efforts of the Bolsheviks to create a unitary state, and the expectations of a different future among contemporary observers. At the same time, the postimperial institutional framework became a product of political conjunctures rather than the legal discourse. Its weakness before the consolidating party dictatorship made the Soviet Union a showcase of sham federalism and autonomism.

SUMMARY: Настоящая публикация является англоязычной версией введения к сборнику “Новая имперская история постсоветского пространства” (Казань, 2004). Авторы предлагают историческую генеалогию термина “империя” и анализируют современные историографические направления в области изучения империй. Один из основных тезисов статьи состоит в том, что современная нам семантика концепта империи, со всеми присущими ей негативными коннотациями, сформировалась в эпоху национального государства и отражала представления о политико-социальной норме и прогрессе, характерные для “эпохи наций и национализма”. Современная актуализация интереса к империи (в связи с процессами европейского расширения, проявлением империализма во внешней политике США, с распадом СССР и советского блока в целом) не приводит к переосмыслению языка научного анализа. В статье ставится вопрос о том, как происходит этот процесс в рамках общественных и гуманитарных наук – от сравнительной “империологии” до постколониальных исследований. Выявляя ограничения разных исследовательских парадигм, авторы приходят к выводу, что концепт империи должен перейти из категории исторического термина, эмпирически фиксирующего ускользнувшую от внимания модерного знания реальность прошлого (многонациональные династические империи), в статус современной аналитической модели, позволяющей осмыслить исторический опыт в эпоху кризиса модерных категорий анализа и политики. Исходя из этого, формулируется идея Новой Имперской Истории, где империя предстает как исследовательская ситуация, а не структура, проблема, а не диагноз. “Помыслить как империю” можно любое общество, точно так же как в номинальной “империи” можно обнаружить черты – или целые эпохи – национального. Новая Имперская История выступает в роли “археологии” знания об империи, понимаемой в духе постструктуралистской фуколдианской парадигмы, подвергающей деконструкции базовые и нормативные идеи социальных наук. Археология знания об империи позволяет наглядно увидеть, как происходит национальная апроприация “общего” прошлого в полиэтничных регионах и имперских городах. Именно археология знания об империи позволяет восстановить палимпсест социальных идентичностей (региональных, конфессиональных, сословных), которые обычно встраивают в телеологическую и монологическую парадигму строительства нации или класса/конфессии. Она же делает возможным контекстуализацию современного процесса конструирования национального прошлого через историографию как целенаправленное действие и инструмент политической борьбы.

No abstract

SUMMARY: В своем выступлении А. Семенов предлагает взглянуть на бурно развивающиеся имперские исследования (попытки создания синтезирующей теории империи и типологий колониальных и континентальных империй, а также изучение отдельных империй) с точки зрения интеллектуальных вызовов, которые они бросают традиционной логике исторического мышления. Автор показывает, как осмысление имперского опыта соотносится с историчностью понимания времени, с принятым значением категорий исторического анализа; как оно реконфигурирует диалектику особости и разнообразия феноменов прошлого и стремления к тотальности образа исторического опыта. Рассматривая современные тенденции в интерпретации западных колониальных и периферийных империй, автор подчеркивает начавшуюся ревизию “империи” как архаического по отношению к нации и национальному государству феномена. Автор предлагает подвергнуть анализу творческий потенциал осмысления радикально иной историчности империи. Такой анализ сродни принятым в медиевистике процедурам, обеспечивающим понимание средневекового исторического опыта и его адекватный перевод, в результате чего обнажаются линии исторического разрыва и семантического смещения. Семенов считает подобный подход плодотворным применительно к изучению так называемых континентальных империй. Занимающиеся ими исследователи склонны преувеличивать их историческую протяженность, детерминацию их развития прошлым и всесильность их исторического наследия. Более того, обнажение линий разрыва в историческом развитии оказывается неизбежной отправной точкой для исследования империи вообще, так как империя не дана нам в языках самоописания и восприятия исторических акторов. Зачастую под самоидентификацию империи подводят глубоко национализированную (территориальную, горизонтально-стремительную, связанную с понятием публичной власти) рамку восприятия социальной действительности. При таком подходе империя видится как нация, господствующая над другой нацией, или как разнородная многонациональная полития, основанная на однородном структурообразующем признаке – национальности. Идентификация империи как ситуации, контекста и стратегии поведения возникает только в результате столкновения, конфликта и смещения нормативных и эгоцентричных языков самоописания, когда исследователь обращается к ситуациям оспаривания и конфликта понимания империи, позволяющим увидеть разнопорядковые языки описания группности, власти и пространства. Развивая этот тезис, Семенов предлагает рассматривать империю как аналитическую категорию, задающую контекст анализа и связанную с языками идентификации империи и рационализации имперской ситуации. В качестве примера подобного подхода в выступлении рассматривается опыт первых двух Государственных Дум Российской империи. Автор прочитывает их как ситуацию репрезентации имперского разнообразия, не сводящегося к “национальности”, но включавшего в себя сословные, региональные и конфессиональные категории.

This article argues that the history of Russian constitutional and parliamentary reform in the early 20th century can be cast in a new light in view of the global transformation of political life under the challenge of imperial diversity and mass politics. The article points out that imperial diversity as a challenge to democratic government was not unique to the Russian Empire. The character of the Russian Empire was marked by peculiarities; it was shaped by composite and hybrid imperial space, which placed the challenge of imperial diversity at the center of political practices and imaginaries. The article traces the history of political reform in the Russian Empire in the early 20th century focusing on the reform of the Sejm of the Grand Duchy of Finland and the novel practices and political imaginaries of imperial diversity in the first and second State Duma. The exploration of the history of the constitutional reform in the Russian Empire of early 20th century demonstrates that rather than being absolute antagonists to representative government, Russian imperial politics and traditions of imperial sovereignty nested possibilities of compromise and redefinition of political solidarity in the space of diversity.